Все правые руки - Юрий Витальевич Яньшин

храмового строительства. Этот храм, посвященный якобы победе СССР во Второй Мировой войне, контрастировал с Храмом Христа-Спасителя, также приуроченным к победе русского духа над наполеоновскими захватчиками. И, по мнению Афанасьева, проигрывал тому по всем статьям. Канцелярия Московского Патриархата никак не отреагировала на предстоящее событие, оставив решать этот щекотливый вопрос с перезахоронением местному церковному причту. Да, к слову сказать, ему сейчас было откровенно не до этого. После той достопамятной стычки между Патриархом и диктатором на лестнице Колонного Зала, абсолютное большинство в Синоде настояло на созыве Поместного Собора, где и должна будет решиться судьба Патриарха Нафанаила – «фарисея и сребролюбца», как в открытую назвали его в церковных кругах недруги. Сам Патриарх, снедаемый лютой злобой на все и вся, сокрылся от мира в стенах Богоявленского монастыря в ожидании своей участи, по настоянию все того же Синода. Еще неделю назад он гордо и надменно носил патриарший клобук с алмазным навершием и вскрыльями, а теперь перед ним реально маячила скуфейка чернеца в каком-нибудь захолустном монастырьке. Четко, как по расписанию, каждый лафет на несколько секунд останавливался возле свежевырытой могилы, чтобы дежурившие успели перенести гроб или урну на специальные подставки, а затем быстро отъезжал. Народу собралось никак не меньше ста тысяч. Люди заполнили собой все пространство парка «Патриот», территорию самого Храма и все близлежащие и ведущие к нему аллеи. Минское шоссе тоже было накрепко забито образовавшейся автомобильной пробкой.

Еле стоя на негнущихся и «деревянных» ногах, с отваливающейся от усталости правой рукой, Валерий Васильевич, кое-как выкарабкался из кабриолета, едва не повиснув на руке, вовремя подскочившего к нему Михайлова. Его тут же окружили плотным кольцом соратники по хунте, охрана и представители местных властей. Говорить какие-то выспоренные и пространные речи он сейчас был просто не в силах. Поэтому, молча, покачав отрицательно головой, уступил эту честь Рудову, тоже находящемуся здесь. Сам же подниматься на трибуну не осмелился, боясь, что просто свалится с нее, как мешок с гнилой картошкой. Рудов, по сравнению с ним выглядел свежо и бодро, будто малосольный огурец, только что вынутый из кадушки. Афанасьев только краем уха слышал экспромт своего товарища, вещавшего что-то о связи поколений, о памяти славы предков, о народном духе, породившем таких титанов, коих сейчас предают земле и еще о чем-то, но явно патриотическом. Вскользь, уже в который раз, позавидовав ораторскому искусству Сергея Ивановича, Афанасьев в мыслях был совсем в другом месте, хоть ему и самому грешно было в этом сознаваться. Даже в этот торжественный и немного скорбный момент мысли у диктатора были диктаторскими, а значит простыми и незатейливыми. Внесистемная оппозиция объявила предстоящее воскресенье днем народного гнева и сопротивления, собирая под свои нечистые знамена всякую шелупонь по всей стране. Это грозило большими беспорядками в и так издерганной кризисом, пандемией и санкциями стране. Олигархи, прикормленные прежними правителями, совсем распоясались, уже всерьез намереваясь, по сообщениям, внедренным в их среду агентов ФСБ, перехватить бразды правления из ослабевших рук центральной власти. Цены на продукты питания на внутреннем рынке – будто взбесились, повторяя историю почти столетней давности, накануне революции. Пиндосы со своими подпевалами, чуть ли не на голову садятся, проводя бесконечные маневры в районе Крыма и Калининграда. Теперь вот еще с Украиной нужно было что-то срочно решать. Несмотря на наш демарш в ООН, они все-таки решились на эту провокацию, о которой уже со вчерашнего вечера взахлеб вещают все мировые телеканалы, обвиняя во всем, естественно, Россию и русских. Бандеровцы не успокоятся, пока не развяжут какую-нибудь бойню с далеко идущими последствиями. А тут еще, прости Господи, супружница, мать ее ети, выкинула фортель после сорока лет совместного проживания. Как была дурищей, так ей и осталась. Вот такие мысли и бродили в голове главаря хунты. Если бы кто сейчас ненароком заглянул ему под черепную коробку, то ужаснулся бы дикому несоответствию выражения его благообразного лица людоедским мыслям, колобродившим и клокотавшим под черепными сводами. Ему и самому было до жути неприятно ощущение внутренней тройственности. Думать приходилось одно, говорить – другое, а делать, при этом, третье. Но от этого было никуда не деться. Такова карма любого политика мирового уровня.

После непродолжительной, но пламенной речи Рудова, желающих выступить не нашлось, слава Богу, поэтому к делу не мешкая, приступил настоятель местного храма. Обойдя взад и вперед длинный ряд приготовленных могил, расположенных по обе стороны аллеи, размахивая кадильницей, он прочитал молитву об упокоении верующих и неверующих и тихо отдал распоряжение опускать останки в места погребения. Как только предназначенные для этого военнослужащие опустили останки в могилы, жахнул залп салюта, произведенный автоматчиками взвода почетного караула. Залп повторился еще два раза, прежде чем бравые ребята принялись споро работать лопатами. За какие-то 10—15 минут все было окончено. В могильные холмики были воткнуты таблички с инициалами упокоившихся, а приготовленные заранее венки с подобающими надписями завершили дело. Можно было, конечно, тут же и поставить прежние памятники на некоторые могилы, но многие из них сильно пострадали при взрыве. Поэтому траурная комиссия здраво решила этого не делать, а в течение года заказать и установить всем единообразные бронзовые бюсты, о чем не преминул клятвенно заверить собравшихся Сергей Иванович в своей речи. Траурная музыка звучала еще какое-то время, пока толпы людей проходили мимо, отдавая последнюю дань уважения усопшим, а затем стихла. Завершение церемонии перезахоронения сопровождалось убедительной просьбой, озвученной через громкоговорители, какого-то из распорядителей церемонии о соблюдении карантинных мер, нормы которых были нарушены, а потому, гражданам настоятельно рекомендовалось покинуть место массового скопления. Граждане, в ответ на эту просьбу, спорить не стали и толпа начала быстро рассасываться.

II

В это время, какая-то бойкая профура из репортерской братии, представляющая одно их «желтых» изданий типа «Московского Комсомольца», сумела пробиться через плотное кольцо охраны и многочисленных чиновников местного и федерального уровня, к самому автомобилю нового правителя России, в который он уже намеревался сесть, вытянув гудящие от напряжения ноги. Вид у нее был столь решителен, а микрофон с лейблом редакции в вытянутой руке настолько внушительным, что задержать ее не решился никто, и она сумела подскочить к кряхтящему и недовольно морщившемуся от боли диктатору.

– Господин Глава Высшего Совета! – выкрикнула она еще непривычное для всех сочетание слов титула в спину пролезающего в двери авто главаря хунты. – Скажите, пожалуйста, несколько слов для нашего издания! Очень вас прошу!

На такое просительно-требовательное восклицание нужно было как-то реагировать и ему пришлось обернуться к ней всем туловищем.

– Ну, что там еще у вас?! – недовольно морщась, проворчал он ей.

– Вы решились осуществить это перезахоронение в условиях и без того непростой обстановки в стране, не считаете ли вы, что тем самым можете разрушить хрупкий баланс интересов в общественном сознании?! – затараторила она в микрофон и тут же едва не в самый нос сунула его Афанасьеву. Это ее телодвижение еще больше разозлило его, и он грозно глянул в сторону, растерявшегося от поведения наглой девки, Лютикова.

– С каких это пор захоронение людей по канонам православной церкви стало считаться нарушением общественного согласия? – вопросом на вопрос ответил Валерий Васильевич девице. – Или вы хотели, чтобы мы так и оставили разрушенные после теракта могилы?

– Нет, конечно, но насколько я в курсе, захоронения в кремлевской стене практически не пострадали, – попробовала она возразить на его риторический вопрос.

– А вы в курсе, что все захоронения, осуществленные в кремлевской стене, противоречат не только православным канонам, о чем мы накануне консультировались с представителями духовенства, но и русским обычаям?! Вспомните-ка из курса школьной истории, кто всегда баловался подобными извращениями? Не помните? А я вам напомню. Крестоносцы на Ближнем Востоке при возведении своих крепостей – Крак, Бельвуар и Бодрум начали практику замуровывания в стенах тел, как своих соратников, так и еще живых врагов. Большего надругательства над останками и душами людей, оставшимися без должного погребения, я и не упомню, – развел он руками. – И после этого вы хотите, чтобы мы уподобились